По своим характеристикам средневековые луки уступают современным моделям. Но это не мешало армиям воинов и отрядам степных кочевников одерживать восхитительные победы. Мастерство владения этим оружием было как никогда на высоте, на редкость продуманными были и стратегии боя.
Один из самых любопытных вопросов нашего времени, ответ на который позволит лучше понять, что нас ждет в будущем, связан с аккумуляторами. Смогут ли специалисты ощутимо поднять плотность энергии, хранящейся в аккумуляторах? Нет шансов, считают некоторые скептики, ведь с момента появления первой батареи Алессандро Вольта минуло два столетия. Значит, ученые уже предельно усовершенствовали конструкцию. Однако у подобного мнения существует веский контраргумент. Первый созданный человеком аккумулятор — лук — изобретен несколько тысячелетий назад, но именно за последнее столетие, с появлением новых материалов и технологий, здесь был достигнут заметный прогресс. Впрочем, технические преимущества нынешних луков вряд ли позволили бы нам одолеть, скажем, средневековых кочевников. До появления огнестрельного оружия искусство стрельбы из лука у многих народов было как никогда высоко.
Лук без яда — стрелы на ветер
Археологические находки позволяют заключить, что лук был изобретен человеком как минимум 10 000 лет назад. Древние луки были невелики, длиной около 70 см, имели крайне низкий КПД и применялись в комплекте с неоперенными стрелами. Последние представляли собой тростинки с граненым деревянным наконечником. Древние стрелы весили всего 10−15 г, что дополнительно снижало эффективность стрельбы доисторического лука, — сказывалось отсутствие более подходящих для изготовления стрел материалов. Такие луки в основном применялись для охоты на птиц и мелких животных.
Существует, впрочем, устоявшееся мнение, что еще в те времена луком пользовались при межплеменных «разборках»: обитатели пещер стреляли друг в друга отравленными стрелами. Ведь без яда слабый лук с легкими стрелами был способен причинить вред противнику разве что при стрельбе в упор. Однако большинство ученых полагают, что в те времена луками практически не пользовались в военных целях: лишь немногие племена располагали подходящими для этого ядами.
Шагом вперед в эволюции лука стало появление стрел с оперением и тяжелыми наконечниками. Стрелы с костяным наконечником весили около 25 г, с наконечником из камня — до 50 г. Больший вес стрелы привел к увеличению убойной силы, что в комбинации с возросшей почти вдвое длиной лука сделало «первый в мире аккумулятор» серьезным оружием. В племенных схватках бойцы все чаще применяли лук и реже использовали копьеметалку и пращу — древнейшие виды боевого оружия. Древним убийцам больше всего нравилось то, что луком можно было пользоваться скрытно — например, неожиданно подкравшись, без боя поразить сильного противника. С другими видами оружия такой трюк был невозможен. Единственным конкурентом в этом плане было копье, но вскоре оно проиграло в схватке с луком. При стрельбе на небольшое расстояние стрела на высокой скорости, входя в тело жертвы, образовывала более глубокую рану за счет малой площади удара. Лучники-охотники теперь уже стреляли не только по уткам, но и по бизонам.
Ужасное орудие кочевников
С приходом цивилизации оружие продолжало развиваться: чтобы увеличить дальность стрельбы, европейцы удлинили луки. Больше всех увеличением размеров увлекались британцы. Средневековый английский лук достигал длины 180−220 см.
В отличие от оседлых цивилизаций, кочевые народы шли иным путем. Предпочитая ездить верхом, кочевники отдавали предпочтение небольшому луку и оттачивали мастерство стрельбы на скаку. Вскоре кочевые лучники стали устрашающей силой.
Оружие большинства кочевников — композитный лук — пришло из Древнего Египта, где о существовании подобной разновидности лука знали уже во II тысячелетии до нашей эры. Композитный лук составляли из сухожилий, дерева, рогов и некоторых других материалов, подбирая их таким образом, чтобы снаружи (на спине лука) находились материалы, лучше выдерживающие растяжение, а изнутри (на животе) — лучше работающие на сжатие. Как результат, при сравнительно малых размерах композитные луки отличались высокой дальностью стрельбы.
А большие турецкие композитные луки всегда были рекордсменами в этой области: они могли выбросить стрелу на 250 собственных длин.
Всадники могли использовать только луки небольшой длины, поэтому применение композитных луков, которые при равном с деревянными натяжении обеспечивали примерно на 30% бóльшую энергию, было вполне оправдано. Было и еще одно объяснение популярности композитных луков у кочевников: в степях, где они обитали, деревья почти не встречались. Поэтому, несмотря на трудоемкость изготовления, заметно более долговечный композитный лук был оптимальным выбором.
Использование более эффективного композитного лука было лишь одной составляющей успеха. Огромное значение имело высокое мастерство стрельбы. Всадники регулярно тренировались. Причем у арабов стрельба из луков даже считалась религиозным обязательством, предписанным Кораном. Пророк Мухаммед сам был лучником и убеждал свою общину заниматься верховой ездой и стрельбой из лука, отдавая предпочтение последнему.
Первоклассными конными лучниками считались скифы: они умели стрелять с обеих рук на скаку. Они же первыми в мире стали применять металлические наконечники стрел, выполненные из бронзы. Небольшие луки скифского типа (длиной около 70 см) быстро распространились среди народов Ближнего Востока и Европы. Среди прочих их стали применять персы и парфяне. Последние обогатили мировые языки выражением «парфянская стрела», которое означало меткий коварный удар. Древний азиатский народ применял в боях хитрость — парфянские всадники симулировали бегство и через плечо поражали преследующего их противника меткими стрелами. Мастерство и хитрость парфянских лучников принесли им ряд значительных побед в битвах. Самым известным стало сражение при Каррах, когда небольшая армия парфян расстреляла 40-тысячное войско римлян во главе с Марком Крассом. Правда, победа далась нелегко — парфянские лучники, по предположениям историков, израсходовали за день более 2 млн стрел.
Впрочем, тактика «парфянская стрела» не оптимальна с физической точки зрения. Если отступающий лучник стреляет в противника на скаку, скорость стрелы снижается на величину скорости всадника и убойная сила выстрела становится меньше.
Столетиями позже монголы использовали более кинематически верную тактику. Они стреляли по ходу движения на полном скаку. За счет сложения скоростей стрела получала заметную прибавку в скорости, а дальность выстрела увеличивалась примерно на 40%, так что стрелы монголов были опасны на расстоянии до 200 м. Однако вернемся в Европу XIV-XV веков, где во время Столетней войны между Англией и Францией происходили любопытные события, связанные с историей лука.
Торжество больших луков
Английские лучники, как уже было сказано, использовали самые длинные в мире простые луки. Большая длина обеспечивала высокую убойную силу и делала точность выстрела более стабильной. С точки зрения убойной силы большие композитные луки применять в бою было бы предпочтительней, но такое оружие было дорогим и сложным в производстве, поэтому англичане выбрали обычный деревянный лук. Простой и недорогой в изготовлении, такой лук можно было выпускать в массовых количествах и обеспечить оружием всех мужчин страны поголовно. Британские мануфактуры по производству луков представляли собой нечто вроде прототипа конвейера Генри Форда. Все делалось предельно быстро, чтобы обеспечить высокую производительность. Большое внимание уделялось и тренировкам — во времена правления Плантагенетов всем мужчинам предписывалось в обязательном порядке практиковаться в стрельбе из лука. В главных сражениях Столетней войны с английской стороны принимало участие обычно несколько тысяч лучников: это сковывало противника в его маневрах, а солдаты, попадая под дождь стрел, теряли боевой дух. Популярность лука была так велика, что из трех солдат в английской армии двое были лучниками, а при знаменитой битве при Айзенкуре лучниками были четыре человека из пяти. Любопытно, что помимо пеших лучников у англичан были и конные. В некоторых книгах их изображают стреляющими в седле. Но это неверно: лошадь использовалась для мобильности, а в бой они шли в пешем строю.
Триумфом в истории английского лука стала битва при Айзенкуре, когда имевшая существенное численное превосходство тяжело вооруженная французская армия (25 000 против 6000) потерпела поражение, понеся заметные потери. К такому результату привело мастерство английских лучников, которые градом стрел умело уничтожали наступающих французов. Столетняя война в некотором смысле представляла собой любопытную схватку между арбалетом, которым были вооружены французы, и английским луком. Французы считали своих арбалетчиков внушительной силой: по дальности стрельбы, убойной силе и точности их орудия решительно превосходили английские луки. Но в бою сказался главный недостаток арбалета — низкая скорострельность. В то время как неплохой лучник мог совершить в минуту 10−12 выстрелов, арбалетчик выпускал не более четырех болтов. Кроме того, эффективная дальность стрельбы из арбалета была ниже, чем из лука.
Однако позже, когда воины стали применять доспехи все лучшего качества, более мощные и точные арбалеты стали применяться все чаще. Правда, их век был недолог: превосходя первое огнестрельное оружие по точности, и лук и арбалет отличались медлительностью снаряда. В неподвижную мишень попасть из лука было проще, что в 1792 году продемонстрировали любопытные соревнования лука и ружья, прошедшие в Англии. Из 20 выстрелов в мишень, расположенную на расстоянии 100 ярдов (91 м), попало 16 стрел и 12 пуль. Но сразить из лука движущуюся цель было заметно сложнее! Тяжелая стрела английского лучника преодолевала боевую дистанцию за 1,5−2 секунды, поэтому подвижная «цель» успевала уйти в сторону.
В начале XVI века мушкет уже стал чаще лука применяться на полях сражений. А к началу XIX века о луках в войсках совсем забыли. Поэтому в 1813 году в «Битве народов» под Лейпцигом воины были удивлены, увидев башкирских лучников, входивших в состав русской армии. Французы даже прозвали их «амурами». Но, к слову сказать, сражались лучники вполне успешно. Спустя еще четыре десятилетия башкирские лучники неплохо проявили себя в Крымской войне. Но после этого образ воина с луком ушел из настоящей жизни и перешел в книги и фильмы, а мастерство средневековых лучников обросло легендами. Появилось и новое хобби: воодушевленные историей, любители начали создавать себе средневековые луки по аутентичной технологии. По эффективности и удобству стрельбы они, конечно, проигрывают блочным углепластиковым моделям, но зато позволяют владельцу почувствовать себя отважным скифским всадником или Робин Гудом…
Наследие английских лучников
Победный жест «V», два поднятых вверх пальца одной руки, которым частенько пользовался Уинстон Черчилль, — вовсе не имитация первой буквы английского слова victory («победа»), как полагают многие. Оказывается, этот жест имеет древнюю и довольно мрачную историю. Во время Столетней войны французы были страшно злы на английских лучников, поэтому пленным стрелкам отрубали два пальца, которыми они натягивали тетиву: человек навсегда расставался со своей профессией. Поэтому, возвращаясь домой с победой, лучники показывали встречавшим два своих «главных» пальца: пальцы целы, мы победили!
Мифы о луках
Миф 1. Стрела средневекового лука легко пробивала любые металлические доспехи.
— Далеко не всякая стрела (многое зависело от наконечника), не из каждого лука и, разумеется, не любые доспехи. В принципе это было возможно, но скорее в виде исключения, чем правила.
Миф 2. Некоторые средневековые лучники стреляли настолько метко, что могли стрелой порвать тетиву лука противника.
— Скорее всего, это домыслы. Зачем тратить стрелу на порчу орудия противника, если можно его ею же убить?
Миф 3. Лучник выстреливает вторую стрелу до того, как первая попала в цель. При прицельной стрельбе на небольшие дистанции это невозможно.
— Стрела летит около двух секунд, на выстрел одной стрелы хороший средневековый лучник тратил пять-шесть секунд.
Миф 4. Средневековые лучники обычно стреляли по команде.
— Так они стреляют только в фильмах. Удерживать боевые луки в подтянутом положении было сложно. Поэтому команда подавалась только один раз — на начало стрельбы.
По своим характеристикам средневековые луки уступают современным моделям. Но это не мешало армиям воинов и отрядам степных кочевников одерживать восхитительные победы. Мастерство владения этим оружием было как никогда на высоте, на редкость продуманными были и стратегии боя
Николай Корзинов
«Парфянская стрела» — воин, имитируя отступление, стреляет по приближающемуся противнику
Степные разбойники атакуют скифского воина (VI век до н.э.)
Парфяне обстреливают римское войско в ходе битвы при Каррах (53 г. до н.э.)
Монголы завоевывают Среднюю Азию (1220 г.)
Тренировка конного лучника Кочевники традиционно уделяли много времени тренировке навыков стрельбы из лука с лошади. Обучение начиналось с раннего детства. Справа — седло (внизу) и пайза — табличка с поручением хана. Обратите внимание на высокие стенки седла спереди и сзади — они обеспечивали всаднику надежную поддержку при стрельбе
Стараясь увеличить срок службы луков, британцы хранили и перевозили их без тетивы. На рисунке показаны английские лучники середины XIV — начала XV века, использующие два разных, популярных в Средние века, способа крепления тетивы на лук
В русских войсках XIII-XIV веков луки и арбалеты применяли параллельно. Воин на заднем плане вооружен большим композитным луком — такая разновидность оружия в то время была популярна в северных районах Евразии и на Ближнем Востоке
Один из самых любопытных вопросов нашего времени, ответ на который позволит лучше понять, что нас ждет в будущем, связан с аккумуляторами. Смогут ли специалисты ощутимо поднять плотность энергии, хранящейся в аккумуляторах? Нет шансов, считают некоторые скептики, ведь с момента появления первой батареи Алессандро Вольта минуло два столетия. Значит, ученые уже предельно усовершенствовали конструкцию. Однако у подобного мнения существует веский контраргумент. Первый созданный человеком аккумулятор — лук — изобретен несколько тысячелетий назад, но именно за последнее столетие, с появлением новых материалов и технологий, здесь был достигнут заметный прогресс. Впрочем, технические преимущества нынешних луков вряд ли позволили бы нам одолеть, скажем, средневековых кочевников. До появления огнестрельного оружия искусство стрельбы из лука у многих народов было как никогда высоко.
Лук без яда — стрелы на ветер
Археологические находки позволяют заключить, что лук был изобретен человеком как минимум 10 000 лет назад. Древние луки были невелики, длиной около 70 см, имели крайне низкий КПД и применялись в комплекте с неоперенными стрелами. Последние представляли собой тростинки с граненым деревянным наконечником. Древние стрелы весили всего 10−15 г, что дополнительно снижало эффективность стрельбы доисторического лука, — сказывалось отсутствие более подходящих для изготовления стрел материалов. Такие луки в основном применялись для охоты на птиц и мелких животных.
Существует, впрочем, устоявшееся мнение, что еще в те времена луком пользовались при межплеменных «разборках»: обитатели пещер стреляли друг в друга отравленными стрелами. Ведь без яда слабый лук с легкими стрелами был способен причинить вред противнику разве что при стрельбе в упор. Однако большинство ученых полагают, что в те времена луками практически не пользовались в военных целях: лишь немногие племена располагали подходящими для этого ядами.
Шагом вперед в эволюции лука стало появление стрел с оперением и тяжелыми наконечниками. Стрелы с костяным наконечником весили около 25 г, с наконечником из камня — до 50 г. Больший вес стрелы привел к увеличению убойной силы, что в комбинации с возросшей почти вдвое длиной лука сделало «первый в мире аккумулятор» серьезным оружием. В племенных схватках бойцы все чаще применяли лук и реже использовали копьеметалку и пращу — древнейшие виды боевого оружия. Древним убийцам больше всего нравилось то, что луком можно было пользоваться скрытно — например, неожиданно подкравшись, без боя поразить сильного противника. С другими видами оружия такой трюк был невозможен. Единственным конкурентом в этом плане было копье, но вскоре оно проиграло в схватке с луком. При стрельбе на небольшое расстояние стрела на высокой скорости, входя в тело жертвы, образовывала более глубокую рану за счет малой площади удара. Лучники-охотники теперь уже стреляли не только по уткам, но и по бизонам.
Ужасное орудие кочевников
С приходом цивилизации оружие продолжало развиваться: чтобы увеличить дальность стрельбы, европейцы удлинили луки. Больше всех увеличением размеров увлекались британцы. Средневековый английский лук достигал длины 180−220 см.
В отличие от оседлых цивилизаций, кочевые народы шли иным путем. Предпочитая ездить верхом, кочевники отдавали предпочтение небольшому луку и оттачивали мастерство стрельбы на скаку. Вскоре кочевые лучники стали устрашающей силой.
Оружие большинства кочевников — композитный лук — пришло из Древнего Египта, где о существовании подобной разновидности лука знали уже во II тысячелетии до нашей эры. Композитный лук составляли из сухожилий, дерева, рогов и некоторых других материалов, подбирая их таким образом, чтобы снаружи (на спине лука) находились материалы, лучше выдерживающие растяжение, а изнутри (на животе) — лучше работающие на сжатие. Как результат, при сравнительно малых размерах композитные луки отличались высокой дальностью стрельбы.
А большие турецкие композитные луки всегда были рекордсменами в этой области: они могли выбросить стрелу на 250 собственных длин.
Всадники могли использовать только луки небольшой длины, поэтому применение композитных луков, которые при равном с деревянными натяжении обеспечивали примерно на 30% бóльшую энергию, было вполне оправдано. Было и еще одно объяснение популярности композитных луков у кочевников: в степях, где они обитали, деревья почти не встречались. Поэтому, несмотря на трудоемкость изготовления, заметно более долговечный композитный лук был оптимальным выбором.
Использование более эффективного композитного лука было лишь одной составляющей успеха. Огромное значение имело высокое мастерство стрельбы. Всадники регулярно тренировались. Причем у арабов стрельба из луков даже считалась религиозным обязательством, предписанным Кораном. Пророк Мухаммед сам был лучником и убеждал свою общину заниматься верховой ездой и стрельбой из лука, отдавая предпочтение последнему.
Первоклассными конными лучниками считались скифы: они умели стрелять с обеих рук на скаку. Они же первыми в мире стали применять металлические наконечники стрел, выполненные из бронзы. Небольшие луки скифского типа (длиной около 70 см) быстро распространились среди народов Ближнего Востока и Европы. Среди прочих их стали применять персы и парфяне. Последние обогатили мировые языки выражением «парфянская стрела», которое означало меткий коварный удар. Древний азиатский народ применял в боях хитрость — парфянские всадники симулировали бегство и через плечо поражали преследующего их противника меткими стрелами. Мастерство и хитрость парфянских лучников принесли им ряд значительных побед в битвах. Самым известным стало сражение при Каррах, когда небольшая армия парфян расстреляла 40-тысячное войско римлян во главе с Марком Крассом. Правда, победа далась нелегко — парфянские лучники, по предположениям историков, израсходовали за день более 2 млн стрел.
Впрочем, тактика «парфянская стрела» не оптимальна с физической точки зрения. Если отступающий лучник стреляет в противника на скаку, скорость стрелы снижается на величину скорости всадника и убойная сила выстрела становится меньше.
Столетиями позже монголы использовали более кинематически верную тактику. Они стреляли по ходу движения на полном скаку. За счет сложения скоростей стрела получала заметную прибавку в скорости, а дальность выстрела увеличивалась примерно на 40%, так что стрелы монголов были опасны на расстоянии до 200 м. Однако вернемся в Европу XIV—XV вв. еков, где во время Столетней войны между Англией и Францией происходили любопытные события, связанные с историей лука.
Торжество больших луков
Английские лучники, как уже было сказано, использовали самые длинные в мире простые луки. Большая длина обеспечивала высокую убойную силу и делала точность выстрела более стабильной. С точки зрения убойной силы большие композитные луки применять в бою было бы предпочтительней, но такое оружие было дорогим и сложным в производстве, поэтому англичане выбрали обычный деревянный лук. Простой и недорогой в изготовлении, такой лук можно было выпускать в массовых количествах и обеспечить оружием всех мужчин страны поголовно. Британские мануфактуры по производству луков представляли собой нечто вроде прототипа конвейера Генри Форда. Все делалось предельно быстро, чтобы обеспечить высокую производительность. Большое внимание уделялось и тренировкам — во времена правления Плантагенетов всем мужчинам предписывалось в обязательном порядке практиковаться в стрельбе из лука. В главных сражениях Столетней войны с английской стороны принимало участие обычно несколько тысяч лучников: это сковывало противника в его маневрах, а солдаты, попадая под дождь стрел, теряли боевой дух. Популярность лука была так велика, что из трех солдат в английской армии двое были лучниками, а при знаменитой битве при Айзенкуре лучниками были четыре человека из пяти. Любопытно, что помимо пеших лучников у англичан были и конные. В некоторых книгах их изображают стреляющими в седле. Но это неверно: лошадь использовалась для мобильности, а в бой они шли в пешем строю.
Триумфом в истории английского лука стала битва при Айзенкуре, когда имевшая существенное численное превосходство тяжело вооруженная французская армия (25 000 против 6000) потерпела поражение, понеся заметные потери. К такому результату привело мастерство английских лучников, которые градом стрел умело уничтожали наступающих французов. Столетняя война в некотором смысле представляла собой любопытную схватку между арбалетом, которым были вооружены французы, и английским луком. Французы считали своих арбалетчиков внушительной силой: по дальности стрельбы, убойной силе и точности их орудия решительно превосходили английские луки. Но в бою сказался главный недостаток арбалета — низкая скорострельность. В то время как неплохой лучник мог совершить в минуту 10−12 выстрелов, арбалетчик выпускал не более четырех болтов. Кроме того, эффективная дальность стрельбы из арбалета была ниже, чем из лука.
Однако позже, когда воины стали применять доспехи все лучшего качества, более мощные и точные арбалеты стали применяться все чаще. Правда, их век был недолог: превосходя первое огнестрельное оружие по точности, и лук и арбалет отличались медлительностью снаряда. В неподвижную мишень попасть из лука было проще, что в 1792 году продемонстрировали любопытные соревнования лука и ружья, прошедшие в Англии. Из 20 выстрелов в мишень, расположенную на расстоянии 100 ярдов (91 м), попало 16 стрел и 12 пуль. Но сразить из лука движущуюся цель было заметно сложнее! Тяжелая стрела английского лучника преодолевала боевую дистанцию за 1,5−2 секунды, поэтому подвижная «цель» успевала уйти в сторону.
В начале XVI века мушкет уже стал чаще лука применяться на полях сражений. А к началу XIX века о луках в войсках совсем забыли. Поэтому в 1813 году в «Битве народов» под Лейпцигом воины были удивлены, увидев башкирских лучников, входивших в состав русской армии. Французы даже прозвали их «амурами». Но, к слову сказать, сражались лучники вполне успешно. Спустя еще четыре десятилетия башкирские лучники неплохо проявили себя в Крымской войне. Но после этого образ воина с луком ушел из настоящей жизни и перешел в книги и фильмы, а мастерство средневековых лучников обросло легендами. Появилось и новое хобби: воодушевленные историей, любители начали создавать себе средневековые луки по аутентичной технологии. По эффективности и удобству стрельбы они, конечно, проигрывают блочным углепластиковым моделям, но зато позволяют владельцу почувствовать себя отважным скифским всадником или Робин Гудом…
Демобилизовался он в начале декабря 1917 года (к тому времени он стал левым эсером). Назовите имя активного борца за установление и укрепление советской власти в Чувашии.
14. Назовите первых сирот Первой мировой войны
15. Выдающийся российский ас-истребитель Императорского военно-воздушного флота в период Первой мировой войны, второй лётчик в истории, применивший воздушный таран и первый, оставшийся после тарана в живых. За этот подвиг 27 июля 1915 года был удостоен Георгиевского оружия. Назовите имя героя.
16. Назовите имя русско-американского химика, генерал-лейтенанта, доктора химических наук, профессора, академика Санкт-Петербургской академии (1916). Во время первой мировой войны работал в области организации химического производства, исследования и производства химического оружия и методов химической защиты войск.
17. Знаменитый простой донской казак, служившийся в 3-м Донском полку. Бравый казак красовался на плакатах и листовках, папиросных пачках и почтовых открытках, его портреты и рисунки, изображающие его подвиг, печатали в газетах и журналах. В годы Первой мировой войны первым был награжден Георгиевским крестом.
А отличился казак в первые дни войны в бою с немецкими кавалеристами недалеко от польского городка Кальвария.
Является прототипом казака в ансамбле памятников Первой мировой войны.
Кто этот герой?
18. Назовите «Маресьева» времен Первой мировой войны. Изобретатель, авиаконструктор, русский авиатор, один из первых морских летчиков. Летом 1915 года во время боевого вылета подорвался на собственной бомбе и был тяжело ранен. Ему ампутировали правую ногу. Тем не менее он решил вернуться в строй и упорно учился ходить сначала на костылях, а затем с протезом.
19.
Укажите имя первого Президента Югославии. Участника Первой мировой войны. В 1915 году получил медаль за храбрость и звание старшего унтер-офицера.
4 апреля того же года в бою на Днестре около села Миткеу (Буковина) получил тяжёлое ранение и попал в русский плен. После попадания в плен провёл 13 месяцев в больнице, затем был отправлен в трудовой лагерь на Урале. Принимал участие в Гражданской войне в России (вступил в Красную гвардию).
ІІІ.ДОСТИЖЕНИЯ:
20. Как назывался китель произвольных образцов – подражания английским и французским моделям, получившие общее название от имени английского генерала получивший широкое распространение в армии в период Первой мировой войны 1914-1918 годов?
21. Она впервые появилась с развитием авиации во время Первой мировой войны. Её впервые создали в Германии. Она была необходима лётчикам, чтобы можно было спастись от холода на высоте. Изготавливали из кожи. О чем идет речь?
22. Что объединяет следующие названия:
«Акула», «Минога», «Дракон», «Тюлень», «Окунь»?
23.
Известные из советских фильмов о гражданской войне легендарные Буденовки и вообще красноармейская форма - придумана художником Васнецовым для императорской армии. Одеть солдат в остроконечные суконные шлемы и шинели с разворотами как стрелецкий кафтан, предполагалось на параде в Берлине, запланированном на лето 1917 года.
Когда большевики захватили власть, им достались склады с новой формой.
Как до Октябрьской революции именовалась Буденовка?
24. Укажите, какое новое оружие впервые применилось со стороны Германии в ходе Верденского сражения.
25. Когда и кем был изобретен первый в мире автомат?
26. С появлением в армии танков появился и новый способ защиты от них. Что это?
27. Один из наиболее известных и читаемых немецких писателей XX века. В 1916 году был призван в армию, 17 июня 1917 года направлен на Западный фронт. В первом своем романе, вышедшим в свет в 1929 году, описывает жестокость войны с точки зрения 20-летнего солдата. На основе романа был снят одноимённый фильм, вышедший в 1930 году. За этот роман его выдвинули на Нобелевскую премию по литературе 1931 года, но при рассмотрении Нобелевский комитет это предложение отклонил.
Назовите имя писателя и название его романа.
Затем последовали ещё несколько антивоенных сочинений; простым, эмоциональным языком в них реалистично описывалась война и послевоенный период.
29. Поэта, владельца издательства «Гриф» сегодня мало кто знает. Начало Первой мировой войны он принял с воодушевлением. С первым военным призывом ушел на фронт, участвовал в походах в Восточную Пруссию. В первый день войны с Германией написал следующие строки:
Два Рима было во вселенной,
О, Русь! Создай мечом твоим
Вовек незыблемый, нетленный,
Последний, всеславянский Рим.
О ком идет речь?
В нашем распоряжении имеется 425 погребений VI-II вв. до н.э., содержащих предметы вооружения. В хронологическом плане воинские комплексы распадаются на три группы. Поскольку абсолютная датировка кочевнических древностей региона чрезвычайно затруднена, мы выделили ряд признаков, характеризующих каждую хронологическую группу.
Для группы I выделены признаки, характеризующие "савроматскую" культуру.
Погребальный обряд. Погребения на древнем горизонте, особенно в восточной части ареала, сожженные или обожженные костяки, деревянные конструкции с опорными столбами, могильные ямы простой формы, широтные ориентировки костяков.
Погребальный инвентарь. Мечи и кинжалы "скифского" типа (типы I-III), предметы, выполненные в зверином стиле, массивные бронзовые наконечники стрел соответствующих типов, конское снаряжение, включающее в себя бронзовые псалии, выполненные в зверином стиле, клювовидные распределители ремней, жертвенные столики и бусы с сосцевидными налепами. Незначительная часть комплексов с выделенными признаками встречается и в более позднее время, и в этом случае требуется специальное рассмотрение.
Исходя из вышеперечисленных признаков в первую хронологическую группу (конца VI — рубежа V-IV вв. до н.э.) мы включили 141 погребение [Сальников, 1952. С.95-96; Сорокин, 1958. С.81; Мошкова, 1962. С.206, 241; Смирнов, 1962. С.83-93; Смирнов, 1964. С.24-74; Мошкова, 1972. С.79-78; Смирнов, Попов, 1972. С.3-24; Смирнов, 1975; Мошкова, Кушаев, 1973. С.262-275; Кадырбаев, Курманкулов, 1976. С.137-156; Кадырбаев, Курманкулов, 1977. С.103-115; Смирнов, С.3- 51; Смирнов, 1981. С.76-78, 82-84; Пшеничнюк, 1983. С.8-75; Кадырбаев, 1984. С.84-93; Воронова, Порохова, 1992; Васильев. Федоров, 1995. С.154-166; Матвеева, 1972. С.259-261; Мажитов, 1974; Железчиков, 1976; Исмагилов, 1979; Исмагилов, 1980; Железчиков, Кригер, 1979; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1980; Заседателева, [с78] 1980; Заседателева, 1982; Заседателева, 1984; Заседателева, 1986; Пшеничнюк, 1991; Агеев, 1992].
Как уже отмечалось, наиболее массовой категорией вооружения в первый период являлись лук и стрелы. 91,4% всех воинских погребений содержат именно этот вид оружия. Выборка колчанных наборов из наиболее представительных комплексов показала, что в среднем "рабочий" колчан содержал около 40 наконечников стрел (приложение III). Из 73 комплексов только в 14 случаях (19%) количество их превысило 50 экземпляров, и только в 6 (8%) — 100 экземпляров.
Как справедливо заметил К.Ф. Смирнов, лук был излюбленным оружием кочевников региона и в случае войны им пользовались все — от стариков до детей. Материал свидетельствует, что луки и стрелы носились в колчанах и налучьях, реже в горитах. Причем, судя по изображениям, налучья носились на спине, а колчаны крепились к поясу. Наконечники стрел первого периода отличаются своей массивностью и весом, что свидетельствует о больших пробивных способностях. Этот факт заставляет думать о наличии хорошо защищенного противника.
На втором месте в паноплии номадов региона этого времени стояли средства ближнего боя — мечи и кинжалы "скифского" типа — 53,9% от общего количества воинских погребений (76 экз.). Согласно распространенной в оружиеведческой практике традиции, когда экземпляры длиной до 40 см считаются кинжалами, до 70 см — короткими мечами, а свыше 70 см — длинными, наш материал разбивается следующим образом [Мелюкова, 1964. С.47]. Из наиболее информативных 66 комплексов (см. приложение IV) 26 экземпляров (39,3%) являются кинжалами, 35 экземпляров (53%) — короткими мечами, и только 5 экземпляров, т.е. 7,5%, длинными мечами. Средняя арифметическая длина клинка этого периода равна 46 см, что, очевидно, отражает реальность.
Археологический материал свидетельствует, что номады Южного Урала в конце VI-V вв. до н.э. избегали боя на средней дистанции. Этот факт пока трудно объясним. Можно лишь говорить, что на данном этапе развития в копьях не было необходимости, и эта категория оружия начала заполнять лакуну в арсенале кочевников только в конце V в. до н.э. Процесс принятия на вооружение среднедистанционных средств боя проходил под влиянием военных контактов со своими соседями, вероятно на севере.
Панцири в это время в археологическом плане не зафиксированы. Однако это не исключает возможности использования средств личной защиты изготовленных из подручных материалов — кожи и войлока, эффективность которых не раз подчеркивали как древние, [с79] так и средневековые источники. Е.В. Черненко доказал наличие таких панцирей у скифов [Черненко, 1964. С.148]. Применительно к кочевникам рассматриваемого региона такую вероятность также можно допустить.
Таким образом, в результате анализа воинских погребений нетрудно заметить, что комплекс вооружения первой хронологической группы был преимущественно ориентирован на бой с дальней дистанции. Средства ближнего боя носили вспомогательный характер. Кинжалы и короткие мечи использовались лишь в самом тесном, ближнем бою, может быть, при вынужденном спешивании, если полагать, что пехоты у них вообще не существовало. Классический пример такой схватки изображен на Солохском гребне.
Мы не располагаем данными греко-римских авторов по структуре войска кочевников Южного Урала, и в этом плане единственным источником информации являются археологические воинские комплексы. Принято считать, что оружие, положенное в могилу, отражает реальный комплекс вооружения и выступает выразителем реальной воинской структуры (Кирпичников, 1971. С.43]. Первые шаги в этом направлении были сделаны К.Ф. Смирновым и продолжены в работе В.А. Иванова относительно военной организации финно-угров Южного Приуралья [Смирнов, 1961. С.68; Иванов, 1984. С.64-33].
Таблица VIII
Структура войска кочевников Южного Урала в первый хронологический период
Опираясь на достигнутый опыт реконструкции, попытаемся разобраться с этим вопросом на имеющемся материале. Представленная таблица достаточно убедительно иллюстрирует воинскую структуру кочевников.
Почти 47%, или почти половина боеспособного и вооруженного населения во время войны являлись лучниками. 40,4% в бою оперировали луком, кинжалом или коротким мечом. Только 7,8% воинов [с80] имели в своем распоряжении меч или кинжал. Учитывая специфику "дальнобойной" тактики кочевников Южного Урала этого времени, последний факт несколько непонятен. Может быть, здесь мы имеем дело с военно-иерархическим явлением, поскольку у индоариев кинжал являлся символом власти [Литвинский, Пьянков, 1966. С.68]. 4,2% всадников в V в. до н.э. расширили свою паноплию за счет копья или дротика. В этом явлении можно усмотреть начало процесса перехода к тактике боя на средней дистанции. Вполне вероятно, что этот случай документирует факт зарождения института дружинников или профессиональных воинов, который получил дальнейшее развитие в последующий период.
Мы уже писали о возможных противниках кочевников Южного Урала на основании сравнительного анализа комплексов вооружения племен сопредельных территорий [Васильев, 1993]. Исходя из этого, представляется наиболее вероятным, что военная организация номадов региона VI-V вв. до н.э. была направлена на разрешение внутриплеменных конфликтов, которые всегда возникали при дележе или нарушении пастбищных угодий, гидроресурсов, природных месторождений соли, и цветных металлов. Совершенно очевидно, что причиной военных столкновений были тяжкие последствия джутов.
Нападение на финно-угорские (ананьинские) племена могло быть успешным только в случае неожиданности. Весьма высокий процент ананьинского оружия ближне- и среднедистанционного боя — копий и топоров-кельтов не оставлял степнякам надежды на успех в открытом бою, учитывая к тому же фактор лесной местности и возможность обороны из-за валов и стен городищ. Однако все же не следует преуменьшать возможность проявления военной активности кочевников в северном направлении.
Лесные племена Прикамья и Нижней Белой являлись держателями значительных богатств — продовольствия, пушнины. Они же могли рассматриваться Степью как прибыльный "живой товар", который, кстати, до конца XIX в. сбывался на рынках Средней Азии и в частности Хорезма.
Согласно археологическим данным, не ранее второй половины V в. до н.э. в степи Южного Урала начинают активно проникать предметы среднеазиатского, ближневосточного и иранского импорта. Часть из них могла стать результатом торговых связей кочевников с южными соседями в районах их постоянных зимовок на Нижней Аму-Дарье, Сыр-Дарье, Устюрте. Однако другая часть — особенно ювелирная, едва ли явилась следствием торговли или обмена [Савельева, Смирнов, 1972. С.106-123]. В это же время исследователи фиксируют распространение бронзовых наконечников [с81] стрел южноуральских "сарматских" типов на поселенческих памятниках и городищах Хорезма, Маргианы и Бактрии [Воробьева, 1973. С.196-206; Толстов, 1948. С.77- 79; Толстов, 1962. С.98; Массон, 1959. С.48, табл. XXXIV, XXXVI; Ягодин, 1984. С.33-57]. Значительное их количество найдено также и в "арсенале" Персеполя. Эти факты позволяют думать, что уже со второй половины V в. до н.э. отдельные группы номадов исследуемого региона имели прямые, в том числе военные контакты, с народами, входившими в состав огромной державы Ахеменидов. Остается неясной форма этих контактов — грабеж оседлых центров либо служба в войсках персидских царей.
2. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в IV — рубеже IV-III вв. до н.э. (II хронологическая группа)
Вторая хронологическая группа, в которую вошло 176 воинских комплексов (см. приложение V) характеризуется присущими для прохоровской культуры признаками [Ростовцев, 1918. С.1-30; Подгаецкий, 1937. С.334; Сальников, 1950. С.116; Сальников, 1952. С.95- 96; Смирнов, 1964. С.57-74; Мошкова, 1961. С.115-125; Мошкова, 1962. С.206-241; Смирнов, 1962. С.83-93; Мошкова, 1963. С.5-52; Смирнов, Попов, 1972. С.3-26;. Мошкова, Кушаев, 1973. С.260-265; Смирнов, 1975; Смирнов, 1977. С.3-51; Мажитов, Пшеничнюк, 1977. С.52-56; Ягодин, 1978. С.88; Железчиков, Кригер, 1978. С.218-222; Смирнов, 1981. С.81; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Васильев, 1984. С.31- 36; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45; Ледяев, 1985. С.117-120; Смирнов, 1984а. С.10-11; Хабдулина, Малютина, 1982. С.73-79; Горбунов, Иванов, 1992. С.99-108; Васильев, Федоров, 1995; Агеев, 1993; Агеев, 1975; Железчиков, 1976; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Железчиков, Кригер, 1979; Кушаев, 1983; Кушаев, 1988; Иванов, 1985; Заседателева, 1981; Заседателева, 1984; Заседателева, 1985; Заседателева, 1986; Заседателева, 1988; Пшеничнюк, 1986; Пшеничнюк, 1987; Пшеничнюк, 1988; Пшеничнюк, 1989; Пшеничнюк, 1990; Пшеничнюк, 1991; Васильев, 1992].
Погребальный обряд. Распространение погребений этого времени в районы Южного Приуралья, а также начало освоения лесостепной зоны рассматриваемого региона. Активное применение дромосных камер со сложными деревянными полыми конструкциями, подбоев и катакомб нескольких типов, могильных ям с заплечиками, южной ориентировки костяков, меловой подсыпки.
Погребальный инвентарь. Господство мечей и кинжалов раннепрохоровских типов, заметное изменение конфигурации бронзовых [с82] наконечников стрел, широкое распространение круглодонной керамики с примесью талька, деградация звериного стиля. Следует оговориться, что часть перечисленных признаков фиксируется также в погребениях первой группы, однако там они не образуют сколько-нибудь значительного фона.
Во второй хронологический период — IV — IV-III вв. до н.э., как свидетельствует материал, 90% воинов (159 комплексов) имели на вооружении лук и стрелы. Таким образом, дальнобойное оружие по-прежнему занимает ведущее место в арсенале кочевников региона. И все же в этом плане происходят изменения. Из 85 наиболее представительных колчанных наборов только в 45 случаях наконечников стрел в колчане было меньше 50 (52,9%) в 26 случаях количество их колебалось от 50 до 100 (30,5%) и свыше 100 в 14 случаях (16,4%). Количество стрел среднего "рабочего" колчана по сравнению с предыдущим временем заметно увеличивается (см. приложение VII).
Таблица IX
Сравнительная таблица емкости колчанных наборов первой и второй хронологических групп
Несмотря на то, что, в целом, наблюдается тенденция к уменьшению веса и размеров наконечников, в колчанных наборах также присутствуют тяжелые "бронебойные" наконечники. Общее количество их значительно возрастает (табл. XI). На втором месте в арсенале кочевников Южного Урала по-прежнему остаются мечи и кинжалы, которые составляют 53,4% от общего количества погребений (94 экземпляра). Однако по сравнению с предыдущим временем в этом плане происходят существенные качественные изменения. Из 68 наиболее информативных образцов клинкового оружия только 10% являются кинжалами. Сокращается количество коротких мечей (48,5%). Широкое распространение получают длинные мечи (41%).
Поворотным моментом в военной истории кочевых племен региона, на наш взгляд, является принятие на вооружение копий, а [с83] также железных и костяных панцирей благодаря чему, комплекс вооружения ориентируется на широкий спектр ведения боевых действий.
Таблица X
Распределение клинкового оружия по хронологическим периодам
Для IV в. до н.э. нами учтено 24 наконечника копья, что составляет 13,6% от общего количества погребений. Как в количественном, так и в процентном отношении этот показатель в несколько раз выше, чем в предыдущий период. Появление доспехов (4,5%) всех воинских комплексов связано только с представителями аристократии. Можно думать, что в IV в. до н.э. в среде южноуральских кочевников происходит подобие военной "реформы", выразившееся в появлении тяжеловооруженной конницы, распространении копий, стандартизации мечей и кинжалов, наконечников стрел. Такую реформу можно вполне допустить, учитывая чрезвычайно усиление могущества и власти степного нобилитета, особенно в Илекской группе племен. Косвенным доказательством наличия сильной власти и соответствующего аппарата принуждения являются грандиозные по своим масштабам "царские" курганы, возведенные, очевидно, в это время по всей южноуральской степи.
В структурном отношении, военная организация номадов рассматриваемого региона представляется нам следующим образом. Лучники, как наиболее массовый контингент, комплектующийся из беднейших слоев населения, по-прежнему составляют довольно высокий процент. В 79 комплексах (44,8%) были найдены только стрелы. Несколько снижается по сравнению с VI-V вв. до н.э. контингент всадников, вооруженных луком и мечом — 55 комплексов (31,25%). Однако, как свидетельствует материал, это снижение происходит за счет качественного изменения в виде увеличения удельного веса длинных мечей. Также до 7,3% снижается количество погребений (13), где обнаружен только меч или кинжал. Как [с84] мы писали выше, в этот период появляется тяжеловооруженная конница, действовавшая в бою как копьями и мечами, так и луком (табл. XI).
Реконструируемая структура войска, разумеется, в достаточной степени условна. Едва ли кочевники Южного Урала имели постоянную армию, собираемую с дальних и ближних кочевий, в которой имеющиеся воинские контингенты четко соответствовали предложенным процентным соотношениям. Тем более что, судя по этнографическим данным, специфика пастушеской жизни разбрасывала родственные группы, особенно в период перекочевки, на многие сотни и даже тысячи километров, что само по себе затрудняло "мобилизацию".
Таблица XI
Сравнительные данные по структуре войска кочевников Южного Урала
По всей вероятности, это были чрезвычайно мобильные отряды небольшой численности, по несколько сотен воинов, занимавшихся грабежом "на свой страх и риск". В истории имеются достаточно убедительные примеры, когда пассионарные группы номадов, состоявшие из профессиональных и полупрофессиональных бойцов, следовали за удачливым вождем, пересекая огромные степные пространства в поисках добычи. Именно в таких отрядах предполагаемая воинская структура представляется нам вполне реальной. В обычных же "бытовых" межплеменных столкновениях, когда конфликты вспыхивали стихийно, структурная картина военных объединений (ополчений), вероятно, была несколько иной.
Перемены, произошедшие в IV в. до н.э. в комплексе вооружения, изменили и тактику ведения боя. Появившееся наступательное и оборонительное оружие позволило вести эшелонированную схватку, когда всадники-лучники осыпали врага издали стрелами, потом следовал "штурм" военного строя пехоты или конницы контингентом тяжеловооруженной кавалерии и далее в бой включались воины, оперировавшие в бою луком, короткими и длинными [с85] мечами. В сущности, такая тактика "ударного кулака" была традиционной для кочевников с развитой военной организацией. Особенно впечатляюще ее элементы проявились в парфянской среде, когда эффективное взаимодействие лучников, катафрактариев и других контингентов позволило нанести решительное поражение легионам Марка Красса в битве при Каррах в 53 г. до н.э. Мы далеки от мысли отождествлять первоклассную парфянскую армию I в. до н.э. с небольшими дружинами кочевников Южного Урала IV в. до н.э., однако все же между теми и другими имеются общие черты.
Активность кочевников в северном направлении почти не фиксируется за исключением родов, чьи летовки находились в зауральских районах. Здесь номады вступали в непосредственное соприкосновение с носителями гороховской и саргатской культур Последние две изучены крайне неравномерно, что затрудняет разговор об их комплексе вооружения. И все же нам кажется, что в военном плане "гороховцы" и "саргатцы" едва ли могли противостоять натиску кочевников, достигших в IV в. до н.э. вершины своего могущества. Впрочем, возможно, никакого натиска и не было. Отношения тех и других могли быть как союзническими, так и данническими. Так, М.Г. Мошкова предполагает, что именно население Зауральской лесостепи производило для номадов металлические изделия [Мошкова, 1974. С.48-49]. Наверно, мы никогда не узнаем, при каких обстоятельствах степняки получали тальковую посуду и вооружение: путем торговли и обмена, либо прямого военного давления.
Лесные районы Южного Приуралья также едва ли могли привлекать кочевников в военном отношении. Этому на наш взгляд имеется несколько причин, и одна из которых — практическое отсутствие на правом берегу Белой населения. Для IV в. до н.э. нам неизвестно ни одного ананьинского могильника и единственным реальным противником для номадов региона в этом направлении на рубеже IV-III вв. до н.э. могли стать носители керамики "гафурийского" типа. Однако их слабая численность и компактность проживания едва ли стимулировали к ним интерес со стороны Степи, тем более что "гафурийцы" вполне могли практиковать такой весьма эффективный вид сопротивления, как активную оборону.
В IV и IV-III вв. до н.э. отчетливо прослеживаются лишь два направления проявления военной активности носителей прохоровской культуры. Западное, о котором писал еще К.Ф. Смирнов, связано с воинскими комплексами у хут. Сладковского и Кащеевки, Шолоховского кургана и др. В них зафиксированы погребения тяжеловооруженных всадников, по инвентарю и обряду захоронения во многом тождественных южноуральским [Смирнов, 1984]. К.Ф. Смирнов [с86] полагает, что этот факт свидетельствует о начале проникновения прохоровцев в Волго-Донское междуречье. Однако Б.Ф. Железчиков ставит под сомнение военный характер переселения части южноуральских номадов и считает, что появление раннесарматских комплексов к западу от Волги связано с освоением новых территорий представителями степной аристократии [Железчиков. Железчикова, 1990. С.78-79]. С этим вполне можно согласиться, правда, судя по этнографическим данным, любая перемена маршрута кочевания была сопряжена с военным конфликтом из-за пастбищ с традиционно кочевавшим на них населением [Мак-Гахан, 1875. С.42].
Античные источники также косвенно фиксируют этнокультурные подвижки в районе Волги в рассматриваемый период. К.Ф. Смирнов, анализируя сообщения Стефана Византийского, Псевдо-Скилака, Теофраста и Псевдо-Скимна, пришел к выводу, что эти события можно датировать концом IV — началом III в. до н.э. Однако едва ли следует преувеличивать значение и степень прохоровского давления на запад от Урала в течение IV в. до н.э. и тем более полагать, что мощная военная организация номадов Южного Урала была создана для решения банальных межплеменных конфликтов. Также представляется малоубедительной точка зрения о начале вторжения рассматриваемых племен в Скифию по ряду причин. Во-первых, скифы этого времени были еще достаточно сильны, во- вторых, все трудности такого мероприятия не оправдывали затраченных усилий. В этом случае отряды кочевников должны были переправиться через три крупных реки (Урал, Волга, Дон) и столкнуться с сопротивлением савроматов, меотов и скифов. Никаких особенных богатств и сокровищ кроме возможного захвата скота, на этом пути не было.
На наш взгляд, более предпочтительным выглядит южное направление. Богатые оазисы Средней Азии и Ирана привлекали воинственных номадов гораздо больше, чем грабеж кочевого населения Волго-Донья, тем более что археологические и исторические данные вплоть до позднего средневековья свидетельствуют именно о меридиональном направлении походов южноуральских кочевых племен. Причем начало этого процесса, видимо, датируется еще эпохой бронзы, когда срубно-андроновские племена, осуществляя свои миграции, оказывались в районах Приаралья и гораздо южнее. Комплекс вооружения, структура войска, а также общеисторическая обстановка IV и IV-III вв. до н.э. свидетельствуют за то, что кочевники рассматриваемого региона были хорошо знакомы с передовыми армиями того времени. Более того, археологические [с87] данные, прямые и косвенные, письменные источники подтверждают эту гипотезу.
Для IV в. до н.э. известно несколько комплексов раннесарматского типа, в том числе и воинских на плато Устюрт и Узбое. Это может говорить, как о прямой инфильтрации кочевников Южного Урала к границам античного мира, так и о непосредственном их участии в политических событиях на территории северо-восточных областей Персидского царства.
Вопрос об этнической идентификации ранних кочевников исследуемого региона неоднократно рассматривался в нашей литературе. Большинство специалистов, начиная с А.А. Марущенко и О.В. Обельченко связывали прохоровские комплексы Средней Азии с дахами, которые продвинулись туда с Южного Урала [Марущенко, 1959. С.116; Обельченко, 1992. С.219-229]. К.Ф. Смирнов, вслед за Ю.М. Десятчиковым и И.В. Пьянковым, в своих последних работах также отождествил номадов региона с дахами и массагетами, которые впоследствии мигрировали к югу [Смирнов, 1977. С.135; Смирнов, 1984. С.16, 117].
Греко-римские авторы эпизодически сообщали об упомянутых племенах, особенно в связи с их участием в грандиозных политических событиях, развернувшихся в последней трети IV в. до н.э. Так, по сообщению Курция Руфа, тысяча дагов (дахов) упоминается в составе левого фланга персидской армии в битве при Арбелах (Гавгамелах) в 331 г. до н.э. Следует отметить, что, несмотря на общий исход сражения дахи и массагеты показали неплохие боевые качества. Они в числе первых атаковали агриан правого фланга, разграбили обоз и рассеяли конные части Менида и Ареты [Курций, XV]. На помощь воинственных номадов, среди которых упоминаются и даи (дахи), надеялся и Бесс (Артаксеркс IV) в своей борьбе с Александром [Курций, VIII, 4, 6]. Необходимо сказать и об участии кочевников в движении Спитамена. В этом плане показателен разгром двухтысячного отряда Фарнуха и Менедема согдийцами и союзными "скифами" в Северной Согдиане [Арриан, IV, 5, 8]. Этот факт примечателен тем, что была одержана победа над отрядом регулярной и прославленной армии. Следовательно, кочевники смогли применить нужную тактику ведения боя, и умело владели оружием — луком, штурмовыми копьями и длинными мечами.
Характер боевых операций дахов на юге, а также численность их отрядов говорят о том, что здесь действовали небольшие группы наемников или просто грабителей, воспользовавшихся смутным временем. Косвенно в пользу этого свидетельствует клад золотых вещей из кургана 1 Филипповского могильника, содержащий среди других предметы классического иранского ювелирного искусства, [с88] которые на наш взгляд не могли быть результатом торговли или обмена. В этой связи, очевидно, следует рассматривать иранские чаши из Прохоровского кургана, Куганакского клада и др. Вполне вероятно, что железная кираса из кургана 1 Прохоровского могильника имеет такой же характер своего появления на Южном Урале.
Есть все основания полагать, что на рубеже IV-III вв. до н.э. или в начале III в. до н.э. дахи-даи активно действовали в северной Парфиене и Маргиане. В это время варварами была разрушена Александрия Маргианская [Плиний, VI, 18], сожжен Александрополь в Нисайе. По мнению Ф.Я. Коське, эти эллинские города погибли при непосредственном участи даев-парнов [Коське, 1962. С.124]. Кроме этого, по сообщению Страбона, Маргианский оазис по приказу Антиоха I Сотера (280-261 гг. до н.э.) был окружен системой длинных стен протяженностью 1500 стадиев [Страбон, ХI, 10, 2]. Вышеперечисленные факты позволяют говорить о том, что давление номадов на северо-восточные провинции Сирийского царства не прекращалось на протяжении всей первой половины III в. до н.э.
Однако характер военных действий даев-прохоровцев в III в. до н.э. меняется. В связи с климатической ситуацией значительная часть кочевников региона была вынуждена покинуть южноуральские степи в поисках экологических "ниш". В результате своих миграций носители прохоровской культуры оказались в районах Нижнего Поволжья и Средней Азии. В последнем случае "сарматоидные" памятники представлены в юго-восточном Прикаспии (Чарышлы, Дордуль, Кара-Кала) и Согде (Хазара, Калкан-Сай) [Юсупов, 1986; Хлопин, 1975. С.51-53; Обельченко, 1992. 6-34]. Этнокультурные подвижки кочевников на окраинах античного мира прямо или косвенно зафиксированы и у ряда греко-римских авторов [Страбон, XI, VI, 2; Арриан, История Парфии; Курций, IV, XII, 11; Юстин, ХI, 1, 1]. Учитывая эти факторы, можно думать, что военные операции прохоровцев в Средней Азии в III в. до н.э. были направлены на захват новых территорий, кульминацией которых явилось воцарение Аршакидской династии и образование Парфянского царства.
Фиксируется еще одно направление расселения прохоровских племен на юге. Материалы чирик-рабатской культуры обнаруживают несомненную близость, как в плане погребального обряда, так и вооружения, в том числе защитного, с кочевым населением Южного Урала. Это свидетельствует о частичной инфильтрации последних к низовьям Сыр-Дарьи. Чирик-рабатская культура в настоящее время также отождествляется с дахами (даями) [Итина, 1992. С.60-61]. Если это положение, верно, то может быть именно о [с89] них сообщал селевкидский полководец Демодам, предпринявший поход за Танаис около 300 г. до н.э. (Хенниг, 1961. С.235].
3. Комплекс вооружения и структура войска кочевников Южного Урала в III-II вв. до н.э. (III хронологическая группа)
После оттока основной массы номадов с территории региона оставшаяся их часть прочно осваивает лесостепь, кочуя преимущественно в районах Южного Приуралья. Памятников этого времени за восточными склонами Уральского хребта практически не выявлено. Более того, подавляющее количество погребальных комплексов III-II вв. до н.э. сосредоточено в Демско-Бельском междуречье. Незначительное их число рассыпано по степи, в Уральском бассейне (Мечет-Сай, Увак, Близнецы, Лебедевка, Покровка) (рис. 24).
Погребения третьей группы характеризуются следующими чертами.
Погребальный обряд. Курганы этого времени являются "усыпальницами" больших семейных или родовых групп. Расположение под одной насыпью большого количества могил. Круговое расположение погребений вокруг центральной могилы. Разнобой в ориентировке покойников при преобладании южнонаправленных скелетов. Могилы подбойной и простой формы.
Вещевой материал. Полное господство мечей и кинжалов с прямыми перекрестьями и серповидными навершиями, преобладание бронзовых наконечников стрел с узкой треугольной головкой очень часто в сочетании с железными черешковыми над другими типами, наличие бронзовых зеркал с узким четко выраженным валиком и рукоятью-штырем, а также значительного количества "курильниц". Часть перечисленных признаков, особенно в плане погребального обряда может встречаться и среди погребений II группы [Садыкова, 1962. С.242-273; Садыкова, 1962а, С.88-122; Мошкова, 1963; Смирнов, 1975; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45; Воронова, Порохова, 1992. С.229-235; Веддер Дж. и др., 1993. С.28-54; Садыкова, 1959; Мажитов, 1974; Железчиков, Кригер, 1977; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1980; Заседателева, 1981. С.8-9]. Как мы уже отмечали выше, изменение традиционных маршрутов кочевания было вызвано, очевидно, причинами климатического характера в III в. до н.э., что в свою очередь привело к перемещению основной части оставшихся номадов глубоко в лесостепь. До сих пор во всем регионе не выявлено таких компактных по расположению и многочисленных по [с90] количеству погребенных, памятников типа Старые Киишки и Бишунгарово. К ним можно прибавить еще несколько тождественных курганов, расположенных в Демско-Бельском междуречье (Старо-Калкашский, Аллагуватский — раскопки И.М. Акбулатова и Ф.А. Сунгатова).
Глобальные этнокультурные подвижки кочевых племен не могли не вызвать определенной трансформации устоявшегося мировоззрения, погребального обряда, традиционных связей и, как следствие этого — военного дела.
По нашим данным, из 108 учтенных воинских погребений (см. приложение VI) в 88 случаях были зафиксированы наконечники стрел, что составляет 81,4%. Таким образом, лук и стрелы по-прежнему занимают ведущее место в арсенале кочевников рассматриваемого региона. Правда, здесь происходят существенные перемены. На вооружение активно принимаются железные наконечники стрел. На наш взгляд, это может объясняться несколькими факторами. Либо начинают производиться более мощные луки, поскольку утяжеляется вес наконечника, либо население испытывает трудности с сырьем для изготовления бронзовых. Заканчивая краткий обзор ручного метательного оружия, следует сказать, что количество наконечников в колчанных наборах этого времени значительно сокращается. Это можно заметить как о бронзовых, так и о железных экземплярах, несмотря на плохую сохранность последних.
В III- II вв. до н.э. заметно увеличивается значение оружия ближнего боя. Мечи и кинжалы встречены в 81 комплексе, что составляет 75% против более низких показателей двух предшествующих периодов. Причем в погребениях дважды зафиксировано по три клинка одновременно, и в восьми случаях, по два. Распределение этой категории вооружения по параметрам показывает, что из 69 учтенных экземпляров 32 относятся к кинжалам (46,3%), восемнадцать являются короткими мечами (26%) и 19 единиц длинными (27,5%) (табл. ХП).
Таблица XII
Распределение клинкового оружия по периодам
|
III период |
||||||
|
Короткие мечи |
||||||
|
Длинные мечи |
||||||
[с91] Подобная картина свидетельствует о том, что более половины владельцев клинкового оружия предпочитали самый ближний, очевидно спешенный бой, хотя в то же время третья часть воинов могла успешно оперировать мечом и с коня. Относительно других категорий вооружения у нас нет никаких данных. Железные и костяные панцири в этот период не выявлены, а обломок наконечника копья зафиксирован только в могильнике Покровка VIII [Веддер Дж. и др., 1993. С.121].
В структурном отношении реконструируемая военная организация поздних прохоровцев представляется нам следующим образом. Только стрелы зафиксированы в 35 комплексах, что составляет 32,4% от общего количества. Это означает, что контингент лучников заметно снизился до одной трети, против более высоких показателей первого и второго периодов (табл. ХШ).
В два раза по сравнению с предшествующим временем увеличилось количество погребений, где найдено только клинковое оружие. Оно зафиксировано в 20 случаях (18,5%). Также весьма заметно увеличился контингент воинов, имевших на вооружении лук, меч или кинжал. Эти категории выявлены в 53 погребениях (49%).
Таблица XIII
Сравнительные данные по структуре войска кочевников Южного Урала в I-III периоды
В свое время А.М. Хазанов предположил, что длинные мечи, явно имевшие колищую функцию, использовались в бою как копья [Хазанов, 1971. С.69]. Однако нам это представляется маловероятным.
Археологический материал свидетельствует, что кочевники Южного Урала в III-II вв. до н.э. действовали в бою, как на ближней, так и на дальней дистанции. Причем, судя по резкому увеличению удельного веса кинжалов и клинкового оружия вообще, их тактика была направлена на ближний бой, как на решающую фазу сражения. Также можно предположить, что уменьшение контингента [с92] лучников, комплектовавшихся из неимущих слоев населения, говорит об отсечении этой социальной категории от военного дела и, может быть, о более высокой "профессионализации" военных отрядов, учитывая, что все же лук по-прежнему играет доминирующую роль в арсенале номадов региона.
Реконструируемая воинская структура также позволяла вести эшелонированный бой. В этом случае лучники наносили массированный стрелковый удар по противнику, после которого в схватку включались меченосцы. Воины, вооруженные кинжалами, могли действовать в спешенном порядке, добивая раненных и т.д. Военным строем кочевников III-II вв. до н.э. могла быть как лава, так и "карусель", однако совершенно очевидно, что в рассматриваемый период тактика "ударного кулака", основу которой составлял контингент тяжеловооруженной конницы, уже не применялась. Следовательно, комплекс вооружения и тактика позднепрохоровских племен не позволяли вести успешный бой с отрядами или армиями, знающими правильный военный строй. Столкновение с тяжеловооруженной пехотой или конницей было заведомо обречено на неудачу.
География военной активности поздних прохоровцев представляется нам следующим образом.
Северное направление. В рассматриваемый период III-II вв. до н.э. значительно увеличивается население караабызской культуры, в конце этого времени появляются ранние пьяноборские памятники. По данным В.А. Иванова, военная организация племен караабызской культуры находилась на довольно высоком уровне [Иванов, 1984. С.72-73], в отличие от пьяноборцев, обитавших севернее. Комплекс вооружения и структурная организация обитателей городищ Центральной Башкирии с учетом местной специфики (возможность активной обороны из-за укрытий) не оставляли номадам шансов на успех в открытых военных столкновениях. Несмотря на то, что вооруженные конфликты могли иметь место, в целом отношения тех и других нам представляются мирными. Погребальные памятники иллюстрируют факты взаимного проникновения двух материальных культур.
Западное направление военных походов кочевников III-II вв. до н.э., по нашему мнению, являлось бесперспективным. Отсутствие перечисленных выше стимулов в рассматриваемый период дополнилось еще одним, на наш взгляд важным препятствием, для опасных военных предприятий за Волгу. Мы имеем в виду резкое увеличение численности номадов Волго-Донья, объясняемое массовой миграцией прохоровских племен из Южного Приуралья. Судя по археологическому материалу, комплекс вооружения нижневолжских [с93] кочевников не уступал по своему ассортименту южноуральским. Первые же в случае войны могли иметь существенное численное преимущество. По данным М.Г. Мошковой, на 1974 г. [Мошкова, 1974. С.10] погребений III-II вв. до н.э. в междуречье Волги и Дона насчитывалось 305, в то время как в Приуралье — только 96. За 20 лет полевых исследований в южноуральских степях положение существенно не изменилось, в то время как в Поволжье, материалы интересующего нас периода продолжают увеличиваться.
Южное направление. Лишь косвенные данные позволяют предполагать наличие военных контактов кочевников рассматриваемого периода с южными соседями. Так, например, возведение в левобережном Хорезме сети пограничных крепостей и укрепленных поселений, явно противокочевнической направленности, свидетельствуют, что население оазисов раннекангюйского времени могло стать объектом грабежа северных номадов. Появление "сарматоидных" комплексов позднепрохоровского облика в районе Саракамышской дельты Аму-Дарьи (Туз-Гыр) и Согда (Лявандак, Кызыл-Тепе, Кую-Мазар) говорит о постоянном присутствии степняков на границах Хорезма и прямой их инфильтрации в бассейн Заравшана [Трудновская, 1979. С.101-110; Обельченко, 1992. С.221, 227]. Многочисленные предметы среднеазиатского импорта, находимые в погребениях III-II вв. до н.э. подтверждают тезис о четко налаженных экономических связях, что само по себе не исключает и отношений военного характера.
Рассматриваемый период — время бурных политических событий на арене античных государств Средней Азии, отделенных от могильников Южного Урала всего лишь 30-45 днями "караванного" хода, событий, где по общепринятому мнению кочевники играли ведущую роль. Это время становления молодого Парфянского царства, проходившее в ожесточенных войнах с Селевкидами, время разгрома Греко-Бактрии. Мы не имеем прямых доказательств об участии номадов рассматриваемого региона в этих событиях, однако К.Ф. Смирнов гипотетически допускал такую возможность [Смирнов, 1989. С.175]. Другой исследователь среднеазиатских древностей О.В. Обельченко, опираясь на значительный археологический материал с территории Согда, прямо говорит о завоевании сарматскими племенами областей, которые контролировали эллины, и полагает, что указанные кочевники принимали непосредственное участие в крушении последнего греческого царства в Азии [Обельченко, 1992. С.227, 230]. [с94]
Публикация:
В.Н. Васильев. Вооружение и военное дело кочевников Южного Урала в VI-II вв. до нашей эры. Уфа: Гилем, 2001
История военного искусства и вооружения кочевников изучены крайне неравномерно и если военная история скифов, тюрок эпохи каганатов и монголов времен Чингисхана привлекала внимание исследователей, начиная с середины прошлого века, то другие периоды эволюционного развития вооружения номадов либо вообще не изучены, либо изучены слабо вплоть до нашего времени. К последней группе относится вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху позднего средневековья. Отсутствие систематизированного материала по данному вопросу крайне негативно сказывается на общих концепциях ученых занимающихся историей эволюции защитного вооружения кочевников в обозримый исторический период, тем более что завершение развития вооружения и военного искусства кочевников в качестве самостоятельного исторического феномена, относится теми же исследователями именно к этому периоду. При этом эпоха позднего средневековья остается интересным периодом в жизни народов Центральной Азии, как для исследователей, занимающихся политической историей этносов восточной части Евразийской степи, так и для тех, кто интересуется военными аспектами истории этого периода.
Вторая пол. XVII в. — первая пол. XVIII в. известны в специальной литературе, как период «малого монгольского нашествия», времени последнего всплеска военной активности кочевых монгольских племен, практически не прекращающейся череды войн, которое вело Джунгарское ханство, пользующееся поддержкой Тибета, с маньчжуро-халхасско-южно-монгольской коалицией на Востоке, казахскими жузами на Западе и Россией на Севере. Без тщательного анализа вооружения воинов степи, невозможно объяснить их успехи и поражения в войнах между собой и оседлыми соседями. Особый интерес представляет защитное вооружение противоборствующих сторон, которое не только не регрессирует к концу развитого средневековья, как считают некоторые авторы (Бехайм, 1995, с. 127), но и напротив продолжает развитие и в начале нового времени, что и подчеркивают русские и китайские письменные источники этого периода, отмечающие большую значимость «тяжелой» конницы в вооруженных силах кочевых государств, игравшей роль основной ударной силы в армиях халха-монгол и бывшей (наряду с «мушкетерами») одной из двух главных составляющих ойратских войск.
Обширный археологический материал по интересующей их теме был получен в ходе раскопок В.В. Радлова, И.П. Кузнецова, Ю.С. Худякова, С.Г. Скобелева и др. Эти археологические материалы (часть из которых до сих пор не опубликована) дополняются иконографическими и письменными русскими и китайскими источниками. Позднесредневековые предметы вооружения экспонируются в российских и иностранных музеях. Часть этих материалов была рассмотрена в работах Ю.С. Худякова (Худяков, 1991) и М. В. Горелика (Горелик, 1979), однако накопившийся за последние годы археологический и иконографический материал позволяет по-новому взглянуть на комплекс защитного вооружения кочевников Центра Азии, оценить уровень оснащенности защитными средствами войск кыргызов, джунгар, монголов XVII-XVIII вв.
Защитное вооружение стало широко применяться кочевниками Центральной Азии и Южной Сибири еще в эпоху раннего средневековья. К XVII в. восточные, западные и южные монголы, а также енисейские кыргызы уже имели многовековой опыт в изготовлении и использовании металлических панцирей и шлемов (Худяков, 1980, 1986 1997. Горелик, 1979, 1987). В ходе завоевательных походов Чингисхана и его приемников собственно монгольские технологии их изготовления были дополнены и обогащены китайскими и среднеазиатскими образцами. Судя по предположению М. Горелика в сер. XIII в. более половины монгольской армии была оснащена панцирями различных типов (Горелик, 1987, с. 170-171). Их эволюция, количественное и качественное развитие продолжалось и в последующие века.
После крушения империй Чингисидов насущной необходимостью для монгольских племенных союзов стало создание собственных железо-добывающих баз способных решить задачи перевооружения армии. Для джунгар одной из таких баз стали окрестности озера Тексел, где по сообщению И. Сорокина ойроты «Издревле делали турки, сабли, панцири, латы, шлемы, и прочее». Над изготовлением оружия на оз. Тексел трудились более тысячи мастеров (Златкин, 1983,с. 239).
Защитное вооружение производилось и в самих степях: по монголо-ойратским законам 1640 г. ежегодно 2 из 40 кибиток должны были «делать латы», не справившиеся с этой задачей могли быть оштрафованы конем или верблюдом («Их цааз», 1981,с.19,47).
Русские летописцы, описывающие монгольский быт XVII в. настойчиво подчеркивают наличие у кочевников предметов защитного вооружения: «…а ездят на бой в куяках, и в шеломах, и в наручах, и в наколенках, а у иных де у лучших людей и лошеди бывают на боех в железных доспесях и приправах» (Материалы по истории русско-монгольских отношений 1607-1636, 1959, с.286) , «…а бой де у колматских людей лучной и копейной, и сабельной… А на бой ездят в куяках железных да в шишаках, а в куяках доски железные шириною пол ладони, стрела из лука и сабля («их» — Л.Б.) не имет» (Там же, с.54).
Куяки, панцири, наручи — постоянно фигурируют в качестве подарков направляемых монгольскими правителями московским царям (некоторые из них до сих пор хранятся в московских и петербургских музеях). Коллекция джунгарских доспехов хранится в Оружейной палате Московского кремля.
В самой Монголии панцири и шлемы могли употребляться в составе калыма, трофеев, они были обьектами кражи, ими награждали, за спасенный от огня и воды панцирь владелец отдавал лошадь и овцу (Горелик, 1987, с.171).
По сообщениям И.Унковского в Джунгарских землях было немало железной руды:
«…в недавних летах начали у него (у Цэван-Рабдана — Л.Б.) оружие делать, а железо у них сказывают, что довольно находится, из которого панцири и куяки делают» и что «по всея лета собирают со всех улусов в Ургу к контайше по 300 и больше баб и чрез лето за свой кошт шьют к латам куяки и платье, которое посылают в войско». (Златкин, 1964, с.218).
Судя по всему, значительное количество уже готовых панцирей или железного сырья для их изготовления взималось кочевниками Центральной Азии и Южной Сибири в качестве дани или покупалось у бурят (Батуев, 1996, с.36), алтайцев (Исупов, 1999, с.9) и даже (не смотря на запреты) дважды у русских «ясачных людей», сначала в 1622 г., когда ойраты подчинили себе население «Кузнецкого уезда» заставив платить дань железными изделиями: «…и в том железе делают панцири, бехтерцы, шеломы, копья, рогатины и сабли всякое железное, опричь пищалей, и те панцири и бехтерцы продают колмацким людем на лошади… и иные есак дают колмацким людям железом же…» (Златкин, 1983, с.92), а затем в 1644 г., когда Батур-хунтайджи организовал массовую закупку у шорцев «куяков и шеломов, и стрел, и копья, и всякого железа» (Златкин, 1964, с.200).
В случае необходимости оружие в массовом порядке могло закупаться и в землях оседлых народов. Так поступили халхасцы в 1690 г. заказав «железное вооружение» в империи Цин (Кычанов, 1980, с.121) и ойраты в 1750 г., которые по сведениям купца Айбека Бахмуратова «при прежнем владельце Галдан-Чирине сами делали порох, свинец, ружья, турки, сабли и панцири, а ныне де оное получают из Большой Бухарии» (Златкин, 1983, с.240).
Доспехи были широко распространены не только в самих монгольских кочевьях, но и на северной периферии государств кочевников. Так кыргызы вступали в бой на конях «с оружием, с пищалми и с копьи, и с сайдаки, в пансырях, и в куяках». Кыргызские доспехи высоко ценились и покупались русскими (Худяков, 1991, с.88).Использовали латы и буряты, в донесении из Верховенского острога в 1645 г. сообщалось:
«А приходят де братские люди войною под острог на конях збройны, в куяках с наручи и в шишаках» (Батуев, 1996, с.74).
В 1688г. иркутский воевода А.Синявин предписывал своим порученцам взять «…братских людей по выбору и развесть в Ыркуцкий сто пятьдесят тотчас с коньми и с ружьем, саадаки, и с куяки, и с панцири» (Михайлов, 1993, с.42).В донесениях в Москву особо подчеркивалось высокое качество бурятских доспехов:
«…брацкие мужики… бывают на боях в куяках и в наручах, и в шишаках [а мы — Л.Б.] и со своих худых пищаленок их брацких куяков не пробиваем» (Там же, с.8).
Судя по русским письменным источникам «брацкие люди» продолжали применять «панцири и куяки» и во второй половине XVIII в. (там же с.42).
О широком распространении металлического защитного вооружения среди кочевников свидетельствует и факт обнаружения пластин от «куяка» в погребениях кыргызских кыштымов, никогда не использовавших их до этого (Худяков, 1991, с. 96). В хранилищах знати, судя по всему, находилась не одна сотня запасных комплектов доспехов. Так по «Их Цааз» в качестве штрафа с владетельных князей могло быть единовременно взято до 100 панцирей, с их братьев — 50, с невладельных князей — 10, с чиновников и княжеских зятьев, знаменосцев и трубачей — 5 и т.д. («Их Цааз», 1981, с. 15), а когда в 1645 г. русский отряд захватил лагерь эхиритов, который был оставлен ушедшими на войну воинами, то кроме 30 женщин и 18 детей казаки обнаружили в юртах «…11 куяков, 8 шеломов, 7-ры наручи, да государевой казны пансырь, да лоскутье пансырное…» (Михайлов, 1993, с.15).
Благодаря наличию достаточно мощной производственной базы, закупке оружия за границей, монголы, судя по всему, сумели создать крупные контингенты «тяжелой» и «средней» конницы. Причем «тяжелую» кавалерию составили князья со своими многочисленными родственниками, приближенными, среднеазиатские «гости» находившиеся в огромном количестве в ставке хана, элитные контингенты вассалов, а «среднюю» специальные подразделения латников: лубчитэн («куячники»), дуулгат («шлемоносцы») и дэгэлей хуягт («панцирники») («Их Цааз», 1981, с.15). Кроме этого металлическим защитным вооружением могли обладать и простолюдины не входящие в состав ударных панцирных подразделений. (Горелик, 1987, с, 171).
Панцирное вооружение кочевников можно разделить на 4 основных типа: пластинчато-нашивной доспех, ламеллярный доспех, кольчуга и мягкий доспех.
Пластинчато-нашивной доспех — один из самых популярных типов нательного защитного вооружения кочевников. Имеет 2 подвида: крупнопластинчатый комбинированный (размеры пластин от 10 на 12 до 12 на 12 см) и мелко пластинчатый (от 4.5 на 6.5 см).
Крупнопластинчатый комбинированный доспех известен по крупным прямоугольным, квадратным, трапециевидным и подтреугольным пластинам обнаруженным в Минусинской котловине. Покрой панциря и расположение пластин его составляющих неизвестно. Исходя из количества и формы сохранившихся пластин, азиатских и европейских аналогий можно предположить, что панцирь представлял собой корсет — кирасу с боковыми разрезами. Крупные прямоугольные пластины располагались в 2 ряда (по 3 в ряд) и прикрывали грудь воина, а подтреугольные, трапециевидные и мелкие треугольные пластинки — живот и бока. Такое расположение пластин позволяет наиболее эффективно защитить грудь от таранного копейного удара противника и при этом не стесняет движений всадника в кавалерийской рубке. Пластины крепились изнутри к кожаной, либо тканевой основе с помощью вырезанных в виде звезд заклепок. В Средней Азии и Северной Индии подобный панцирь иногда мог не иметь рукавов и подола, в этом случае он мог одеваться поверх кольчужной рубашки либо тягеляя.
Мелкопластинчатые панцири достаточно широко представлены, как в виде музейных экспонатов, так и среди археологических находок. К последним относятся чердатские и минусинские пластины квадратной и прямоугольной формы с канавками и пятью заклепками, расположенными крестом. (Худяков, 1987, с. 150, рис. 7), а также гладкие «куячные» пластины из памятника Ортыза — Оба в Минусе и пластины с бортиком из Монголии (Худяков, 1997,с.19, рис. 8). Мелкопластинчатый панцирь имел 2 основных типа покроя: «жилет» маньчжурского типа с осевым разрезом и коротким подолом и «пончо» с разрезом на боку и на плече. Панцири типа «жилет» не имели рукавов, которые заменялись пластинчатыми наплечниками, а короткий подол с успехом дополнялся длинными лопастевидными набедренниками. Маньчжурские панцири «жилеты» также усиливались «накрестниками», «передниками», а иногда и фигурно вырезанными подмышечниками. Панцирь типа «пончо» также мог иметь стеганые набедренники (Горелик, 1979,с.99) однако легко мог обходиться и без них, но в этом случае длина подола несколько увеличивалась и доходила до колен воина (Герасимов, 1999, с. 17). В обоих случаях пластины крепились к «куячному платью» с внутренней стороны с помощью заклепок.
Для усиления панциря использовались специальные «железные накладки», известные нам, как по монгольскому эпосу («Монгольские источники о Даян-хане», 1986, с.52), так и по археологическим находкам (Худяков, 1991, с. 92, рис. 3.2). Иногда панцирь мог дополняться дисковидными зерцалами, исполнявшими кроме всего прочего и роль оберега (Михайлов, 1993, с.43). Вплоть до XVIII в. монголами продолжал применяться и ламеллярный доспех, причем продолжали бытовать обе основных формы покроя: корсет-кираса (позднее «пончо») и «халат» (Горелик, 1979, с. 96,97). Причем, судя по тибетским и маньчжурским аналогиям, можно предположить, что длиннополый вариант «халата», характерный для монголов в XIV в. (и сохранившийся вплоть до XVII в. в Китае и Тибете) был заменен у кочевников его упрощенной формой: «халатом с коротким подолом до колен» (Цибиков, 1919, с. 210-211). Подол панциря иногда разрезался с двух сторон, образуя 3 крупные лопасти, прикрывающие соответственно ноги, бока и крестец воина. «Короткий халат» стягивался на груди с помощью специальных кожаных ремешков, а наплечники крепились к плечам и предплечью латника с помощью системы лямок. Вдоль кромки доспеха (подол, наплечники), предохраняя от пореза об острые края пластин, шла широкая кожаная полоса. Как минимум до середины XVII в. у монгольских кочевников не выходит из употребления ламеллярные панцири типа «корсет — кираса» состоявшие из двух частей — «наспинника» и «нагрудника», которые соединялись с помощью ремней на плечах и на боках воина. Причем, судя по монгольскому эпосу надевание доспеха начиналось с его наспинной части («Абай Гэсэр-хубун», 1961, ч.1, с. 34).
Ламмелярный панцирь «пончо» с набрюшником обычно носился самостоятельно (Уоддель, 1905, с. 133), хотя мог также иметь наплечники и набедренник, но судя по реконструкции М. Горелика их структура скорее всего, была пластинчато-нашивной (Горелик, 1979, с.96, рис.4).
Кроме металлических ламмелярных панцирей продолжали бытовать и панцири из кожаных пластин («хуус хуяг»). Судить об их покрое можно по синхронным им тибетским и китайским кожаным панцирям XVII-XVIII вв. (Горелик, 1987, с.164, рис.1.1, 1.5).
Где-то с XVII в. монголами и их союзниками достаточно широко начинает применяться и кольчужный доспех, получивший в кыргызском фольклоре специальное название «илчирбелиг хуяг» (Худяков, 1991 , с. 95). М. Татарин писал, что забайкальские буряты имеют «…особливо много кольчуг», ему вторит С.П. Крашенинников «… всякие из них (кочевников — Л.Б.) кольчуги, куяки и панцири имеет» (Михайлов, 1993, с. 43-44). Обрывки кольчуг обнаружены в Минусе (Коптырево, Кольская, Каныгино, Табат), некоторые из них хранятся в российских музеях, целая кольчуга из собственности семейства Д.К. Доможакова описана Д.А. Клемянцом.
Классифицировать кольчужные доспехи из-за бедности и плохой сохранности археологического материала не представляется возможным. Однако по целому ряду признаков (воротничок с разрезом, рукава до середины предплечья, значительная длина подола) можно предположить, что применяемые монгольскими и кыргызскими воинами кольчуги принципиально не отличались от синхронным им панцирей Средней Азии и России. У джунгар и возможно кыргызов кольчугу могли носить, как самостоятельно, так и поддев под пластинчатый доспех (собственно такой комплекс и назывался в монгольском эпосе «двойным панцирем»).
Кольчато-пластинчатых панцирей в захоронениях кочевников Центральной Азии и Южной Сибири не зафиксировано. Однако, учитывая тесные культурные и военные связи западных монгол с Восточным Туркестаном (в конце XVII в. вместе со ставкой джунгарского правителя кочевало более двух тысяч среднеазиатских «гостей» (Златкин, 1964, с. 332), массовые закупки оружия в XVIII в. в Бухаре (Златкин, 1983, с. 240) и сообщения письменных источников, в которых на ряду с другим оружием ойратов упоминаются «бехтерцы», т.е. типичные кольчато — пластинчатые панцири (Златкин, 1983, с. 92)) можно предположить, что подобный тип доспехов применялся западными монголами хотя и в очень ограниченном количестве.
Вплоть до XVIII в. монголами употреблялись и «мягкие доспехи»: «кожаные рубахи» (Чаргах) и стеганые «бумажники» (которые на северной периферии кочевых империй обычно обтягивали тканью — «фанзой» или «дабой» (Михайлов, 1993, с. 44-46). Панцири из органических материалов кроились в виде халата с косым запахом или осевым разрезом и могли носиться, как самостоятельно, так и вместе с «твердым доспехом».
Монгольские шлемы эпохи позднего средневековья, ввиду скудности известного материала, крайне сложный для изучения предмет. Приписываемые М.В.Гореликом монголам высокие вазообразные и пирамидальные шлемы (Горелик, 1979, с.97,98) переданные в дар русским царям ойратскими правителями имеют явно маньчжурское происхождение. Крайне осторожно к монгольским боевым наголовьям относятся и русские летописцы, выделяющие у «алтыновых людей» лишь два типа шлемов «шеломы» (наголовья с высокой колоколообразной тульей) и «шишаки» (низкие сферические либо пирамидальные наголовья). До нас дошли только монгольские «шеломы» по форме достаточно однотипные и различающиеся богатством отделки. Монгольский «шелом с драконами», хранящиеся в Государственном Эрмитаже имеет коробчатый козырек с «крылышками» (для крепления пластинчатых нащечников), полусферическое навершие с расширяющейся втулкой. По обручу шлема идут отверстия для крепления бармицы. Почти вся поверхность «шелома» украшена гравировкой (Винклер, 1992, с.254, рис.327). Минусинский шлем оформлен гораздо беднее, единственным украшением можно считать резные накладки, прикрывающие стыки шести пластин тульи. Шлем имеет козырек и отверстия для крепления бармицы. (Худяков, 1991, с.96, рис.6). Типологически близкие монгольским, тибетские «шеломы» имеют сфероконическую тулью, резную втулку, усиленный ламеллярными пластинами обруч (Горелик, 1987, с.164 , рис.1.1).
Проследить генезис монгольских и тибетских «шеломов» не сложно, все они восходят к монгольским «колоколообразным» шлемам начала XIV в. известных нам по иранским миниатюрам (Горелик, 1987, с.188).
«Шишаки» в монгольских захоронениях XVII в. не обнаружены, однако частое упоминание о них русских летописцев, дошедшие до нас тибетские боевые наголовья этого типа (Уоддель, 1906, с.129, 133, Цибиков, 1919, с.212), а так же их изображения в маньчжурской миниатюре говорят об их популярности в среде кочевников.
Монгольские шлемы этого периода имели открытые пластинчатые, кольчужные, ламеллярные, кожаные, либо трехчастные тканевые бармицы (Цибиков, 1919, с.212),которые могли усиливаться пластинчатыми нащечниками-наушниками, а возможно и подбородником маньчжурского типа. Все типы бармиц (кроме ламеллярной) могли дополняться сферическими, либо многоугольными наушами (так кольчужная бармица с наушами была найдена Д.А. Клеменцом у с. Медведское). Нельзя исключать и возможность применения кочевниками «глухих» бармиц застегивавшихся под подбородком и «плотно притянутых к вороту непробиваемого куяка» (Худяков, 1991, с.95). Для защиты лица изредка использовалась личина — «тумага» (известная нам по кыргызскому фольклору), видимо среднеазиатского типа.
Навершие шлема венчалось втулкой для плюмажа (перья, султан из конского волоса, яловец), либо острием (Уоддель, 1906, с.129). В качестве украшения могли так же использоваться накладки в виде гребней). Шлем одевался поверх подшлемника (плотной стеганой шапки, иногда завязывавшейся под подбородком).
Среди защиты конечностей преобладали наручи, постоянно упоминаемые, наряду с «шишаками и куяками» в качестве подарков отправляемых монгольскими правителями русским царям. Судя по известным материалам «наручи монгольские» были типологически близки наручам среднеазиатского типа и представляли собой систему из длинных металлических полос, скрепленных между собой кольчужным плетением. Гораздо реже монголами употреблялась защита ног, русское слово, обозначающее ее — «наколенки» можно трактовать крайне широко, «наколенками» в равной степени могли оказаться, как кольчато-пластинчатая защита ног среднеазиатского типа, так и листовидные набедренники, имевшие крайне широкое распространение, на всей территории восточной части Евразии начиная с середины XVI в. Не исключено, что представители монгольской знати могли использовать и так называемые «железные сапоги» состоявшие по Бехайму из металлических пластин соединенных кольчужным плетением (Бехайм, 1995, с.130).
Видимо достаточно широко монголы применяли и щиты: большие деревянные — станковые (за которыми укрывались спешившиеся во время боя стрелки) (Михайлов, 1993) и круглые прутяные с металлическими умбонами (Уоддель, 1906, с.133).
«Лутчие люди», составлявшие тяжелую конницу могли прикрыть доспехами не только себя, но и свою боевую лошадь. Эти конские «железные доспеси и приправы» упоминаются русскими летописцами первой пол. XVIIв. Однако судя по всему конские панцири, не исчезли у «лутчих людей» и в XVIII в. (в Тибете полные конские ламеллярные и пластинчатые доспехи продолжали употребляться и в начале XX в. (Уоддель, 1906, с.130).Собственно монгольские конские латы не известны, об их покрое можно судить по синхронным им тибетским, маньчжурским и среднеазиатским панцирям.
Оценивая общий уровень оснащенности защитными средствами воинов Монголии и Южной Сибири следует признать, что последний был достаточно представителен и разнообразен. Наряду с мелкопластинчатыми и ламеллярными панцирями в XVII стала применяться кольчуга и крупнопластинчатый доспех, «шеломы» с пластинчатыми бармицами, достаточно эффективная защита конечностей. Все эти виды доспехов были не только достаточно надежны при защите от холодного оружия (что фиксируют русские летописи), но и относительно просты в изготовлении
Распространение средств защиты среди кочевников, резко повышало устойчивость номадов в ближнем бою, что не могло, не сказаться на результатах военных компаний, которые позволили джунгарским правителям не только сохранить независимость в конце XVII в., но и перейти в наступление в начале XVIII в.
Иллюстрации
Рис. 2. Кыргызский латник XVII в.
Сферический «шишак» с забралом («тумага»), пластинчатыми нащечниками и назатыльником. Комбинированная крупнопластинчатая «корсет-кираса» (Минуса) одета поверх кольчужной рубашки. Кольчато-пластинчатая защита ног (Тауэр, Лондон). Конь защищен кожаной лакированной маской (Тауэр, Лондон), пластинчатым нагрудником, нашейником и накрупником.
1. Кыргызский воин XIV в.
Сфероконический шлем (Могой, Уюк) с кольчужной бармицей одет поверх шапки — подшлемника «калбак-берт». Пластинчатый панцирь с короткими рукавами и подолом (Абаза). Деревянные наручи и поножи.
2. Кыргызский кыштым
Кольчужная рубашка среднеазиатского типа с коротким подолом и рукавами до локтя.
3. Знатный кыргызский латник XVII в.
Сфероконический шлем с козырьком (Минуса), кольчужной бармицей и наушами. Панцирь-«жилет» маньчжурского типа с осевым разрезом (Чердат) по степному обычаю перетянут поясом. Пластинчатый панцирь по среднеазиатской традиции одет поверх кольчужной рубашки (Енисей). Руки воина защищены «бухарскими» наручами с кольчужной защитой тыльной стороны ладони (Оружейная палата). Грудь и шея коня защищена смешанной ламинарно-ламеллярной броней, одетой поверх стеганой попоны.
1. Телохранитель «хя» перед юртой владетельного князя
Стеганный подшлемник «бюдэлгэ». Тибетский шлем с кожаной бармицей (Тауер, Лондон). Ламеллярная корсет-кираса с набрюшником и пластинчатыми наплечниками и набедренником (Оружейная палата) одета поверх шубы «Алгы-тон». Наручи среднеазиатского типа (Эрмитаж). По обычаю кожаные ремешки с металлическими украшениями и ножом выпущены из под шелкового кушака, а рукавицы «хол-хавы» с петлями и рисунком заткнуты за пояс.
2. Владетельный монгольский князь (сер. XVII в.)
«Вазообразный» шлем с козырьком, наушами и пластинчатым назатыльником (Оружейная палата). Крупнопластинчатый комбинированный панцирь типа «корсет-кираса» (Минуса) с набрюшником. Пластинчатые наплечники и набедренник (Шарипово), «Мугальские» наручи (Оружейная палата). Конь защищен составной металлической маской с нащечниками и налобником, его шея, грудь и круп прикрыты ламеллярной броней. (Тауэр, Лондон).
3. Ойратский «лубчитэн-тогчин» во время зимней кампании 1696 года
Сфероконический шлем с «коробчатым» козырьком украшен резными накладками, выгравированными драконами (Эрмитаж) с пластинчатыми нащечниками и назатыльником. Пластинчатый панцирь — «пончо» дополнен стеганым набедренником. (Оружейная палата).
Рис. 5. Битва у Дзун — Мод (весна 1696 г.)
Армия Галдан — хана
A). Кыргызский панцирник -«хошучи».
Сфероконический «шелом» с козырьком (Минуса), кольчужной бармицей и наушами среднеазиатского типа. Крупнопластинчатая комбинированная «корсет-кираса» (Минуса), кольчуга (Енисей), «наножники бухарские» (металлический диск, пластинчато-кольчатый набедренник). Шея и грудь коня защищена пластинчатым тибетским панцирем куячного типа (Тауэр, Лондон).
Б). Джунгарский «лубчитэн-табунан».
Сфероконический «шелом» с козырьком украшенный гравировкой (Эрмитаж) с пластинчатыми наушами и назатыльником маньчжурского типа. Пластинчатый куячный доспех (Шарипово) состоит из жилета маньчжурского типа с осевым разрезом и зерцалом, наплечников и набедренника («куячное платье» из белого войлока). Среднеазиатские наручи. (Тауэр, Лондон).
Конский панцирь среднеазиатского типа состоит из пластинчатой маски с ламеллярными «нащечниками», защиты шеи (смешенная ламинарно-ламеллярная система бронирования), пластинчатого нагрудника и накрупника усиленных металлическими дисками (Тауэр, Лондон).
B). «Лубчитэн-тогчин».
Шлем с открытой пластинчатой бармицей. «Корсет-кираса» куячного типа одета поверх кольчужной рубашки.
Конь защищен тибетской ламеллярной броней и железной маской с нащечниками и султаном (Тауэр, Лондон).
Г). «Лубчитэн».
Ламеллярный тибетский панцирь с наплечниками, длинным подолом и наплечниками (Тауэр, Лондон). Сфероконический шлем с ламеллярной бармицей, усиленным ободом и яловцом. Кожаные наручи с металлическими накладками.
Д). Ойратский «буречин».
Русский шишак с наушами, кольчужной бармицей и наносником (Оружейная палата). Бронированный жилет (Чердат).
Е). Ойратский «тушимэл» в «бухарских доспехах».
Сфероконический «шишак» с забралом-«тумага» и кольчужной бармицей. Бахтерец с зерцальным диском (Оружейная палата) одет поверх кольчуги с длинными рукавами. Среднеазиатские наручи. Кольчато — пластинчатая защита ног.
Ж). Джунгарский «хошучи».
«Шелом» составлен из шести пластин с накладками (Минуса), пластинчатым подбородником и назатыльником. Ламеллярное «пончо» с передником, пластинчатыми наплечниками и набедренником (Оружейная палата).
3). Князь Галдан.
Стеганая шапка с меховой опушкой и металлическим навершием. Панцирь типа «короткий халат» с накрестником и наплечниками. Кожаные лакированные наручи.
Монголо-маньчжурская армия Инь Хуачэна
К). Маньчжурский офицер.
Ламеллярная «корсет-кираса» (Тауэр, Лондон) одета поверх кольчуги с длинными рукавами.
Л). Цинский латник.
Панцирь куячного типа состоит из «жилета», наплечников и «подмышечников».
Лакированный шлем снабжен козырьком, пластинчатым назатыльником, нащечниками, подбородником и украшен плюмажем из крашеного конского волоса.
М). Монгольский воин
Монгольский воин в стеганой шапке с меховой опушкой и металлическим навершием. Тягеляй поверх кольчужной рубашки. («Маньчжоу шилу»).
Н). Южно-монгольский воин.
Шлем с козырьком и «мягкой» бармицей. Пластинчатое «пончо» (Эрмитаж).
О). Маньчжурский латник.
Панцирь типа «жилет» с наплечниками. Стальной шлем с ламинарной лакированной бармицей («Маньчжоу шилу»).
П). Цинский офицер.
Стальной шлем с бармицей состоящей из наушей, назатыльника и стоячего воротника. Пластинчатый панцирь куячного типа с листовидными наплечниками и фигурно вырезанными «подмышечниками» (с портрета Куан Лонга в военном снаряжении, Пекин) и бронированными рукавами (с русского рисунка нач. XVIII в. из фондов Российского государственного архива древних актов).
Р). Халхасский воин
Халхасский воин в ламеллярном кожаном халате с набрюшником (Тауэр, Лондон).
С). Владетельный восточно-монгольский князь.
Вазообразный шлем с козырьком и наушами (Оружейная палата), двойным ламинарным назатыльником. Маньчжурский жилет с набедренником и листовидными наплечниками.
Рис. 6. Главнокомандующий маньчжурских войск сер.ХУШ в. (с портрета императора Куан Лонга. PALACE MUSEUM); Маньчжурский солдат «столичных войск» XVIII в.
Слева направо:
1. Главнокомандующий маньчжурских войск сер.ХУШ в. (с портрета императора Куан Лонга.PALACE MUSEUM)
Стальной сфероконический шлем с накладками и золотой насечкой, пластинчатым нашейником и назатыльником. Доспех состоит из жилета (пластинчато-нашивная система бронирования), наплечников с металлическими усилителями, набедренников, подмышечников и передника. Панцирь поверх кожаной основы с пластинами обшит желтой шелковой тканью с изображением драконов. Металлические пластины вшиты в тканевые наручи и сапоги.
2. Маньчжурский солдат «столичных войск» XVIII в.
Лакированный стальной шлем пирамидальной формы с козырьком, нащечниками и назатыльником украшен плюмажем из крашеного конского волоса. Доспех типа «куяк» состоит из жилета (подбитого металлическими пластинами), наплечников, набедренников, подмышечников и передника. На боку воина палаш, колчан со стрелами и лук в налучье, в руках боевой трезубец «Дан Джи» с бунчуком.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Батуев Б.Б. Буряты в XVII-XVIII вв. Улан-Удэ, 1996.
- Бехайм В. Энциклопедия оружия. Санкт-Петербург, 1995.
- Винклер П. Оружие. Москва, 1992.
- Герасимов Ю.В. Погребения с вооружением в позднесредневековом комплексе могильника Окунево-VII на Татарском увале // Наследие древних и традиционных культур Северной и Центральной Азии. Новосибирск, 1999, т. 2.
- Горелик М.В. Средневековый монгольский доспех // Третий международный конгресс монголоведов. Улан-Батор, 1979.
- Горелик М.В. Ранний монгольский доспех (IX — первая половина XIV в.) // Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск, 1987.
- Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. Москва, 1964.
- Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. Москва, 1983.
- Их цааз («великое уложение»). Памятник монгольского феодального права XVII в. / Транслитератиция, пер., введ. и комент. С.Д. Далыкова. Москва, 1981.
- Кычанов Е.И. Повествование об ойратском Галдане Бошокту-хане. Новосибирск, 1980.
- Материалы по истории русско-монгольских отношений 1607-1636. Москва, 1959.
- Михайлов В.А. Оружие и доспехи бурят. Улан-Удэ, 1993.
- Цыбиков Г.Ц. Буддист-паломник у святынь Тибета. Петроград, 1919.
- Худяков Ю.С. Вооружение енисейских кыргызов VI-XII вв. Новосибирск, 1980.
- Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986.
- Худяков Ю.С. Защитное вооружение кыргызского воина в позднем средневековье // Проблемы средневековой археологии Южной Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск 1991.
- Худяков Ю.С. Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху развитого средневековья. — Новосибирск, 1997.
- Худяков Ю.С., Соловьев А.И. Из истории защитного доспеха в Северной и Центральной Азии в эпоху развитого средневековья // Военное дело древнего населения Северной Азии. Новосибирск, 1987
- Уоддель А. Лхаса и ее тайны. Санкт-Петербург, 1906.
Поддержите нас
Ваша финансовая поддержка направляется на оплату хостинга, распознавание текстов и услуги программиста. Кроме того, это хороший сигнал от нашей аудитории, что работа по развитию «Сибирской Заимки» востребована читателями.
